Он работал в секретном городе «Арзамас-16» над прототипом будущего реактора. К сожалению, сам Николай Шут уже не живет. Но «Наша Ніва» разыскала его жену Ольгу Шут, которая через все прошла рядом с мужем и сохранила некоторые его записи. Она живет в Барановичах и в свои 73 все еще работает в школе.
«Он родился в конце войны на Гродненщине, в Юровичах, но в старших классах вместе с семьей перебрался в Барановичи и уже здесь закончил школу.
Очень легко ему давалась физика. Правда, времена тогда были тяжелые, и Николай еще подростком пошел работать на стройку, а потом вдруг решил поступать в Москву — в МГУ имени Ломоносова. У родителей средств не было его на экзамены отправить. И тогда он, ни слова мать не сказав, одолжил у кого-то денег и поехал в столицу за месяц до экзамена — готовился, на курсы ходил. Так был уверен... И все удалось — его зачислили на физический факультет. И меня вместе с ним, но я поступала на истфак. В Москве мы на втором курсе в 1964 году и поженились», — рассказывает она о муже.
«Николай защитил диплом по теме «микротрон» — эту работу даже признали лучшей в университете», — говорит Ольга. Она вспоминает, что после учебы молодая пара могла расстаться, так как набирала обороты холодная война, и Николаю, как физику, «светило» провести три года где-то на дне Карибского моря. Но обошлось — университетский товарищ имел родственников в Политбюро и предложил Николаю должность в научно-исследовательском институте в засекреченном городе «Арзамас-16» (сегодня — Саров) В России.
«Мы приехали туда в 68-м, — вспоминает Ольга. — А провели там в результате 9 лет. Николаю вообще трудно было — Беларусь же во время войны была под оккупацией, нам не было веры, и ему пришлось проходить много тестов для работы на секретном объекте. Сам «Арзамас-16» находился в Мордовском заповеднике.
Все было очень засекречено — наши вагоны даже оцепляли колючей проволокой.
Место нам сначала не очень нравилось — климат плохой. И жарко, и потеешь постоянно, во рту сушит — духотища. Но потом как-то привыкли. Меня сразу в школу назначили работать, а Николай стал инженером-конструктором в расчетной группе Сахарова (Андрей Сахаров — создатель советской термоядерной бомбы). Ему же запрещено было говорить, над чем они там работают, но что-то он все же говорил по-семейному. Я знала, например, что его группа разрабатывает начинку ядерной бомбы — что-то связанное со сплавами урана и плутония. По замыслу, эта бомба должна была сработать, пройдя щит, который появляется при взрыве атомной бомбы в атмосфере или в космосе.
Николай утром уходил на работу и только вечером возвращался — их куда-то возили, вглубь заповедника», — говорит Ольга.
По словам жены физика, правила работы на «Арзамасе-16» были очень строгие — каждый день, со слов мужа, ученые перед работой оставляли свои вещи в личном шкафчике и шли в душ. Впоследствии им выдавали все новое, белое, в чем они работали до обеда. Идя в столовую на обед, эту белую одежду сбрасывали — и сразу в топку. Одевали новую. Потом — душ и тест на специальной раме: если «пищишь», то еще раз в душ. Вечером такая же процедура, и так каждый день.
Нарушение правил заканчивалось печально. «Был случай, — вспоминает Ольга, — когда одна женщина, наша соседка, не сняла свой лифчик — то ли забыла, то ли пожалела. Так и пользовалась им. А потом ей грудь прооперировали — онкология.
Также строителей много было, персонала разного. Так вот один мужик на отходниках увидел красивые никелированные трубки. Не знаю, чем он думал, но взял их себе и сделал коляску для дочки. Дальше рассказывать не буду — ужасно все закончилось». — Грустно вспоминает Ольга Шут.
Через какое-то время ученых переключили с разработки оружия на работу над «мирным атомом». Николая Шута тогда повысили до старшего научного сотрудника и группе дали новую задачу по испытанию контролируемых реакторов.
«Во время одного из экспериментов над мини-реактором типа ВМ, который спроектировал еще Игорь Курчатов - он потом станет прототипом Чернобыльского МВР-1, — произошел взрыв. Я помню тот день: Николай пришел с работы очень поздно. И весь желтый-желтый. Я перепугалась, пыталась расспрашивать. Но он молча упал на пол и лежал, не вставая. С носа у него сильно полилась кровь. Я сразу попыталась остановить, но никак — пришлось вызвать медиков, но и они не смогли. Повезли его в больницу и там прижигали сосуды в носу — только так кровотечение остановилось», — вспоминает Ольга и добавляет, что после того случая Николай изменил свое отношение к «мирному атому».
«Муж предупреждал о вероятной катастрофе еще в 1975-м и писал письма своему руководству, в ЦК Леониду Брежневу, даже Юрию Андропову в КГБ. Он утверждал: нужно на время отказаться от атомной энергии. Видимо, Николай знал, что реактор, который взорвался у них, планируют запустить на большой АЭС, и предостерегал от этого. Он говорил: пока не надо никаких мирных атомных станций. Это опасно, это не исследовано, ученые много чего еще не знают, многое не изучено до конца. Но его отовсюду «посылали», никто ему не верил.
А потом от работы отстранили Сахарова. Николаю тоже предлагали замолчать в обмен на разрешение защитить докторскую, пройдя кандидатскую. Но он продолжал писать работы об опасности атомных станций. Тогда его начали пугать увольнением и «Электросталью» — это вроде наших сегодняшних «Новинок». Говорили, что ты, мол, потерял разум. Не разрешили защитить даже кандидатскую, а его исследования выдал за свои кто-то из руководства. Вдобавок ко всему Николай сильно заболел — появились опухоли на затылке. Он посоветовался с коллегами и предпочел оставить работу и вернуться домой. Это было в 1977 году», — говорит Ольга Шут.
После приезда в Барановичи семье пришлось тяжело: Ольга была беременна вторым ребенком, а Володю, инвалида с детства, уже надо было вести в первый класс.
«Николай не мог отыскать себе работу. Он был как диссидент. А у меня от другого голова шла кругом — пока он мыкался по разным конторам, я топила дом дровами, набирала в колодце воду, кормила грудью дочку, летела забирать сына из школы. Никакой помощи не было. Декретный отпуск тогда был только два месяца. Наконец Николай устроился в Барановичский вычислительный центр. Потом муж встречался с Петром Машеровым — большие надежды у него были на эту встречу. Но тот дал Николаю понять, что какой-то физик слишком много на себя берет... После развала СССР вычислительный центр в Барановичах закрыли, и Николай пошел работать в школу — учителем трудового обучения. Там и работал до самой смерти», — грустно говорит Ольга Шут.
Последние годы жизни выдающийся ученый прожил «невыездным» в родительском доме, слепым на один глаз и с опухолями на голове — одна уже подбиралась к мозжечку, а вторая, в горле, не давала кушать даже пюре.
Скончался он в 2007, ему было 63 года, похоронен на кладбище в Дубовой.
У Николая Шута осталось двое детей — старший Володя от рождения страдает редкой болезнью хронического сужения сосудов и с юности не может ходить. За ним ухаживает тоже больная сестра. Сама Ольга Шут перенесла онкологию щитовидной железы и сейчас доживает свой век в Барановичах, зарабатывая деньги, чтобы вытащить семью. Она 42 года отработала учительницей.
Арцём Гарбацэвіч
10.05.2015